– Надеюсь добраться засветло.

Он покачал головой.

– Не доберешься. Но не вешай носа – вот что я тебе посоветую. – Он протянул мне пергамент.

Я взял документ и убрал его в свою ташку.

– Я был не один, с компаньоном. Но он потерялся. Может быть, ты видел его? – И я описал улану внешность мастера Эша.

Улан отрицательно покачал головой.

– Я поищу его и если найду, скажу, какой дорогой ты пошел. А теперь можешь ответить мне на один вопрос? Это не официально, поэтому, если хочешь, можешь просто сказать, что это, мол, не мое дело.

– Отвечу, если смогу.

– Что ты станешь делать после ухода от Пелерин?

Меня несколько ошеломил его вопрос.

– Да я и не собирался уходить от них. Возможно, когда-нибудь…

– Все же подумай о легкой кавалерии. Ты производишь впечатление бывалого человека, а такой нам всегда пригодится. Ты проживешь вдвое меньше, чем в пехоте, но удовольствия от жизни получишь вдвое больше.

Он подстегнул лошадь и ускакал, а я остался размышлять над его словами. Несомненно, он не шутил, когда предупреждал, что мне придется заночевать на дороге, и именно его серьезное отношение заставило меня прибавить ходу. По счастью, у меня довольно длинные ноги, и при необходимости я могу идти вровень с человеком, пустившимся трусцой. Поэтому я заставил их потрудиться, отбросив все мысли о мастере Эше и мое собственное тревожное прошлое. Возможно, неким зыбким образом мастер Эш все еще сопровождал меня, а может быть, и нет. Как бы то ни было, я больше не обращал на него внимания.

Урс еще не отвернул своего лика от солнца, когда я вышел на узкую дорогу, по которой мы с мертвым солдатом шагали чуть больше недели назад. На пыльной поверхности дороги по-прежнему виднелись пятна крови, но их стало гораздо больше, чем раньше. После разговора с уланом я опасался, что Пелерин обвинили в каком-то преступлении; а сейчас я почти уверился в том, что в лазарет поступила большая партия раненых. Наверное, улан просто решил, что я заслуживаю спокойной ночи, перед тем как присоединиться к уходу за новоприбывшими. Эта мысль немного успокоила меня. Большой наплыв раненых давал мне шанс продемонстрировать свои способности. В таком случае Маннеа вряд ли ответит отказом, когда я предложу ей купить меня для Ордена, если только сумею сочинить какую-нибудь небылицу, чтобы объяснить свою неудачу в Последней Обители.

Но когда я вышел на последний прямой участок дороги, выходящей к лазарету, передо мной открылась совсем неожиданная картина.

Казалось, то место, где стоял лазарет, было распахано толпой сумасшедших земледельцев, изрыто глубокими ямами, на дне которых уже выступила вода. Вокруг стояли искореженные деревья.

Пока не наступила тьма, я бродил взад-вперед по уничтоженному лагерю в поисках следов друзей и алтаря, где я спрятал Коготь. Я обнаружил человеческую руку, мужскую кисть, оторванную у запястья. То могла быть рука Мелито или Хальварда, асцианина или Виннока. Кто знает?

Ту ночь я провел у дороги. С рассветом я продолжил поиски и к вечеру наткнулся на выживших в полудюжине лиг от первоначальной стоянки. Я переходил от одной койки к другой, но многие были без сознания и с перебинтованными лицами, поэтому я не мог их распознать. Не исключено, что Ава, Маннеа и та Пелерина, которая принесла табуретку к моей койке, были среди этих несчастных, но я никого не нашел.

Единственной, кого я узнал, была Фойла, и то лишь потому, что она заметила и позвала меня.

– Северьян! – услышал я, когда проходил мимо раненых и умирающих. Я бросился к ней и попытался расспросить о случившемся, но Фойла была очень слаба и мало что могла объяснить. Нападение произошло внезапно, как гром среди ясного неба. Она помнила лишь крики о помощи, которые долго оставались без ответа. Потом ее куда-то тащили солдаты, еле смыслившие в медицине. Я неуклюже поцеловал Фойлу, пообещав навестить ее еще раз. Думаю, мы оба понимали, что я не смогу выполнить свое обещание.

– Помнишь о том, как мы все рассказывали истории? – спросила она. – Я думала об этом.

Я ответил, что не сомневаюсь.

– Нет, ты не понял, я думала об этом, когда меня волокли сюда. Мелито, и Хальвард, и все остальные наверняка погибли. Ты – единственный, кто будет помнить, Северьян.

Я заверил Фойлу, что никогда не забуду.

– Хочу, чтобы ты рассказал об этом другим людям. Как-нибудь, зимним днем или вечером, когда нечего больше делать. Ты запомнил эти истории?

– «Моя страна – это край далеких горизонтов и широкого небосвода…»

– Да, – кивнула Фойла и словно погрузилась в сон. Свое второе обещание я сдержал, сперва записав все истории на чистых листах в конце коричневой книги, а потом представив на твой суд, читатель, все, что я услышал в течение долгих теплых дней, проведенных в лазарете.

19. ГУАЗАХТ

Следующие два дня я скитался. Не стану много рассказывать об этих днях, потому что и сказать-то особо нечего. Имел возможность завербоваться в несколько различных подразделений, но был вовсе не уверен, что это мне по душе. Хотел бы вернуться в Последнюю Обитель, но моя гордость не позволяла рассчитывать на благосклонность мастера Эша, даже если допустить, что мне удалось бы найти его во второй раз. Я говорил себе, что был бы рад снова занять должность ликтора Тракса, но если бы представилась такая возможность, не уверен, что поспешил бы ее реализовать. Я спал, точно зверь, в чаще леса и питался тем, что попадалось под руку, то есть очень плохо.

На третий день я набрел на заржавевший меч, видимо, оброненный во время прошлогодней кампании. Я достал флакон с маслом и обломок точильного камня (я сохранил эти предметы вместе с рукоятью, когда выбрасывал в воду остатки «Терминус Эст») и целую стражу с удовольствием чистил и точил найденный меч. Закончив, я потащился дальше и вскоре набрел на дорогу.

Теперь, когда охранная грамота Маннеа практически потеряла свою силу, я стал более осторожным, чем по пути от мастера Эша. Однако казалось весьма вероятным, что мой мертвый солдат, который был возвращен к жизни Когтем и звался Милесом (хотя я и признал в нем частично Иону), завербовался теперь в какое-нибудь подразделение. Если так, то он сейчас шагает по какой-нибудь дороге или живет в лагере неподалеку, если еще не участвует в сражении, а мне хотелось поговорить с ним. Как и Доркас, он на время задержался в стране мертвых. Она, правда, находилась там дольше, но я надеялся, что если успею расспросить его до тех пор, пока его воспоминания не сотрутся, то смогу узнать нечто способное хотя бы помочь мне примириться с потерей этой женщины, если не вернуть ее назад.

Ибо я понял теперь, что люблю ее, как никогда не любил прежде, когда мы брели по бездорожью к Траксу. Тогда я слишком много думал о Текле, постоянно заглядывал внутрь себя, чтобы найти там ее. Теперь, хотя бы в силу ее столь длительного пребывания нераздельной моей частью, мне кажется, я заключил ее в объятия, поистине более решающие, чем любое соитие – как мужское семя проникает в тело женщины, чтобы произвести на свет (если на то будет воля Алейрона) новое человеческое существо, так и она, войдя в мой рот, по моей воле сочеталась с Северьяном и создала нового человека. Я, по-прежнему называющий себя Северьяном, сознаю, что имею двойную корневую систему.

Не знаю, удалось бы мне выведать у Милеса-Ионы то, что я стремился узнать. Я так и не нашел его, хотя до сих пор не прекращаю своих поисков. К середине дня я оказался среди поваленных деревьев и время от времени натыкался на трупы, находившиеся на разных стадиях разложения. Сперва я пробовал мародерствовать, как тогда, у тела Милеса-Ионы, но скоро понял, что тут побывали до меня. И действительно, ночью явились лисицы с острыми маленькими зубами и стали жадно обгладывать мертвецов.

Чуть позднее, когда у меня стали иссякать силы, я остановился у дымящихся останков пустого провиантского фургона. Не так давно погибшие тягловые животные лежали на дороге, между ними уткнулся лицом в землю возница. Мне пришло в голову, что я мог бы отрезать от одной из туш столько мяса, сколько мне захочется, а потом отнести в тихое место и разжечь костер. Я уже вонзил меч в бедро мертвого животного, но тут услышал барабанную дробь копыт, и, решив, что это скачет конный нарочный, отошел к краю дороги, чтобы пропустить всадника.